Вот дошел до описания вашего эксперимента, и выяснилось следующее. Если мои неопубликованные результаты да соединить с этим экспериментом, то получается вещь, которую можно защитить патентом. И цель достойная, и достигается не криминально, и прототип благородный кровей. В Украине можно получить патент на все что угодно, только смысла в этом особого нет, так как никому ничего не нужно, а тот, кому нужно, все равно возьмет за «так» хоть с патентом, хоть без оного. А какова патентная ситуация в России?
И, вообще, стоит ли этим сейчас заниматься?
Проявка ПФГ-04
-
holos
Проявка ПФГ-04
Патент интересен только тогда, когда предполагается его использование в собственном деле (производстве). Тогда он защищает это дело от нападок конкурентов. Если его оформить для престижу, им будут пользоваться все, кому не лень, и даже не покраснеют. Предложения для других заинтересованных сторон лучше преподносить как KnowHow.
-
holos
Проявка ПФГ-04
Вот почему форум два дня не работал - меня выделили зеленым 
Покопался в своих записях и нашел любопытные графики, как раз по теме обсуждения (из раздела "Вопрос из Болгарии). Графики переставляют собой зависимость коэффициента пропускания от длины волны во всем видимом диапазоне для серийной БХЖ (ПФГ-04) и тонкой, 5-ти микронной БХЖ, предназначенной для записи отражающих мастер голограмм.
Коэффициент пропускания, T, определяется по формуле
T = I1/I0
где I0 – интенсивность пучка, падающего на фотопластинку, I1 – интенсивность пучка, прошедшего через фотопластинку.
Использование в расчетах коэффициента пропускания T и коэффициента поглощения, K = 1/T, в голографии предпочтительнее, тогда как оптическая плотность, D = lg(1/T), более подходит для классической фотографии.
На графике нужные зависимости выделены толстыми линиями. Эти графики я писал у своих друзей из другой лаборатории на превосходном спектрофотометре СФ-18. Специальные листы-миллиметровки для них были всегда в дефиците, поэтому на одном листе приходилось делать несколько разных графиков.
Глядя на графики, можно заметить, что для лазера на неодиме с длиной волны 530 нм, слои БХЖ практически прозрачны, что является прямой причиной слабой чувствительности БХЖ для этой длины волны.
Графики записаны 17 сентября 1987 г. для стандартной ПФГ-04 и для первой серийной 5-ти микронной пластинки БХЖ, о поливе которой я поведаю вам в следующем, научно-литературном опусе.
Покопался в своих записях и нашел любопытные графики, как раз по теме обсуждения (из раздела "Вопрос из Болгарии). Графики переставляют собой зависимость коэффициента пропускания от длины волны во всем видимом диапазоне для серийной БХЖ (ПФГ-04) и тонкой, 5-ти микронной БХЖ, предназначенной для записи отражающих мастер голограмм.
- Transmission of DCG PFG-04.jpg (194.68 KiB) Viewed 3427 times
T = I1/I0
где I0 – интенсивность пучка, падающего на фотопластинку, I1 – интенсивность пучка, прошедшего через фотопластинку.
Использование в расчетах коэффициента пропускания T и коэффициента поглощения, K = 1/T, в голографии предпочтительнее, тогда как оптическая плотность, D = lg(1/T), более подходит для классической фотографии.
На графике нужные зависимости выделены толстыми линиями. Эти графики я писал у своих друзей из другой лаборатории на превосходном спектрофотометре СФ-18. Специальные листы-миллиметровки для них были всегда в дефиците, поэтому на одном листе приходилось делать несколько разных графиков.
Глядя на графики, можно заметить, что для лазера на неодиме с длиной волны 530 нм, слои БХЖ практически прозрачны, что является прямой причиной слабой чувствительности БХЖ для этой длины волны.
Графики записаны 17 сентября 1987 г. для стандартной ПФГ-04 и для первой серийной 5-ти микронной пластинки БХЖ, о поливе которой я поведаю вам в следующем, научно-литературном опусе.
-
Sogokon'A
Проявка ПФГ-04
Спасибо за график. Похоже, мы плавно переходим в режим «open research». Есть два вопроса по графику «spectrum of DCG_02.jpg». Эти голограммы с разными экспозициями были зарегистрированы на одной пластинке или на разных? Не сохранились ли спектры для голограмм с экспозициями между 50 и 100 мДж и меньше 50, например, 25-30 мДж?
-
holos
Проявка ПФГ-04
Спектры снимались с разных тестовых голограмм, обработанных в строго одинаковых условиях.
Насчет энергии 20-50 мДж - покопаюсь в своих записях.
Насчет энергии 20-50 мДж - покопаюсь в своих записях.
-
Sogokon'A
Проявка ПФГ-04
Ну, тогда не стоит переживать, что 100 мДж выпали из обоймы.
Добавил 3 параграфа в статью http://syneko.narod.ru/Paragraf1-4.pdf
Но до самого интересного еще не дошел.
Добавил 3 параграфа в статью http://syneko.narod.ru/Paragraf1-4.pdf
Но до самого интересного еще не дошел.
-
holos
Проявка ПФГ-04
Крайне интересная публикация. Никак не могу скопировать ее с сайта – мой редактор почему-то его не воспринимает, приходится читать с сайта.
Несколько вопросов.
1. Какая у вас была спиртовая (или иная) сушка – в одной или нескольких ваннах? Вы пишите, что изопропиловый спирт начинает «мутить» желатину при концентрации 35-40% при комнатной температуре. Однако при 2-х или 3-х ванной сушке это замутнение наблюдается при гораздо больших температурах. Более того, изопропилом можно нормально сушить и галоидно-серебряные пластинки, например, ПФГ-03, которые совсем не задубливаются при синтезе и поливе, чтобы обеспечить сверхмелкозернистое, физическое проявление. Но изопропиловых ванн при этом должно быть не более 2-х: 50% и 75%. 100%-й изопропанол резко увеличивает толщину эмульсионного слоя.
2. По ацетону и этилу – мне они показался совершенно пассивными. В любой концентрации они на желатину не действовали, и не проявляли и не разрушали.
Несколько вопросов.
1. Какая у вас была спиртовая (или иная) сушка – в одной или нескольких ваннах? Вы пишите, что изопропиловый спирт начинает «мутить» желатину при концентрации 35-40% при комнатной температуре. Однако при 2-х или 3-х ванной сушке это замутнение наблюдается при гораздо больших температурах. Более того, изопропилом можно нормально сушить и галоидно-серебряные пластинки, например, ПФГ-03, которые совсем не задубливаются при синтезе и поливе, чтобы обеспечить сверхмелкозернистое, физическое проявление. Но изопропиловых ванн при этом должно быть не более 2-х: 50% и 75%. 100%-й изопропанол резко увеличивает толщину эмульсионного слоя.
2. По ацетону и этилу – мне они показался совершенно пассивными. В любой концентрации они на желатину не действовали, и не проявляли и не разрушали.
-
holos
Проявка ПФГ-04
Увы, получается, что практически никаких исследований в области малых экспозиций я не вел. Но это и понятно - что там можно увидеть – слабое изображение да шумы. Нашел только один график спектра БХЖ, да и то с «бородой» - еще с 1985 г., когда ПФГ-04 и в помине не было, работали с ЛОИ-2 и ПЭ-2, очувствляя их в бихромате аммноия.
Подпись на графике: Голограмма от 11.10.85 г. ЛОИ-2, БХЖ, T обр. - 50С (у ЛОИ-2 была достаточно задубленная эмульсия), L записи – 488 нм. Спектр при средней экспозиции 30 мДж. (имеется в виду на 1 кв. см)
ДЭ на графике не измерялась, по оси Y - относительные единицы. Спектр очень широкий. что характерно для слабых экспозиций. В дальнейшем я окончательно перешел на оптимальные экспозиции, 100-200 мДж/кв. см для 488 нм и 200-400 мДж/кв. см для 514 нм.
Вот еще любопытный график – влияние триэтаноламнина, ТЭА, в первой воде на ДЭ голограммы на БХЖ.
Энергия экспонирования 100 мДж/кв. см для длины волны 514 нм тоже маловата, ТЭА тут помогает. Для нормальных экспозиций ТЭА не так эффективен. Кстати, ТЭА можно попробовать применить и для 530 нм – может и в этом случае яркость голограммы повысится.
- Small exposition DCG.jpg (180.57 KiB) Viewed 3395 times
ДЭ на графике не измерялась, по оси Y - относительные единицы. Спектр очень широкий. что характерно для слабых экспозиций. В дальнейшем я окончательно перешел на оптимальные экспозиции, 100-200 мДж/кв. см для 488 нм и 200-400 мДж/кв. см для 514 нм.
Вот еще любопытный график – влияние триэтаноламнина, ТЭА, в первой воде на ДЭ голограммы на БХЖ.
- Ttiethanolamine DCG.jpg (104.01 KiB) Viewed 3395 times
-
holos
Проявка ПФГ-04
Стиснем зубы
Сожмем губы
Нахмурим брови
Подкрутим извилины на бигуди
И сделаем решительный шаг вперед, в неизвестное, неизведанное, непознанное. Куда приведет нас этот шаг – на роскошный банкет в нашу честь или на ярко освещенный «Титаник»?
Но нельзя об этом думать, нельзя думать о том, что еще только будет, надо думать только о том, КАК сделать этот важный шаг, шаг, пересекающий прозрачно-невидимую, причинно-следственную перегородку, которая навсегда разделит наши ощущения на ДО него и ПОСЛЕ него.
И мы поднимаем голову и делаем этот шаг, не огладываясь назад, смотря только вперед, готовые к любым неожиданностям.
Наш девиз – «Да здравствует голография!»
Наш лозунг – «от простого к сложному, от мысли до материализованной идеи!»
Наше заклинание – «Начихать на трудности!» (есть чисто русская версия заклинания, но только для близких друзей в приватной беседе)
Наша песня - «…надо быть спокойным и упрямым…»
Наш припев – «можно быть беспокойным, но обязательно упрямым»
Наш прогноз – «Наши фьючерсы с расчетами на завтра будут лучше, чем на сегодня»
Наша солидарность – «БАК будет работать!»
А кто это «мы»? Да мы, это ВОСТОРЖЕННЫЕ ГОЛОГРАФИСТЫ.
…пора, пора мне спуститься с небес на землю и выяснить, что это за муха меня укусила, что заставило меня так пафосно уйти в высокие материи. Да просто опять вспомнил недавнее прошлое, прошлое, из которого до сих пор доносится гул напряженных рабочих дней, звон сосредоточенных мыслей, искры удачных решений.
…осень 1987 года. Яркое, теплое бабье лето. И красочная, всех цветов радуги, листва лесов, и тончайшая, хрупкая паутинка в усыхающей траве, и яркое голубое небо и солнце, ослепляющее солнце, от которого, кажется, нельзя укрыться.
Обычный рабочий день, обычная суета лабораторной жизни. Собрания-пятиминутки, звонки, переговоры, перекуры, эксперименты… Сотни, тысячи людей по все стране, в институтах и на заводах, в КБ и лабораториях куют науку, продвигают ее, составленную из микроскопических кусочков индивидуальных усилий, но объединенную в могучую, монолитную и многотонную силу, продвигают вперед, преодолевая все преграды.
Этот рабочий день для меня обычный только до обеда. После обеда придется ехать в далекий город Шатуру, к моему оппоненту по диссертации, известному профессору, который по доброте душевной решил принять меня у себя дома после работы, угостить собственным вареньем, поговорить о голографии. Любят профессора молодых аспирантов, видят они в них, наверное, себя в молодости, когда тоже, преодолевая соблазны юности, корпели над расчетами и экспериментами. И все бы ничего, но до Шатуры около 100 км и когда ты вернешься обратно, тоже в другой, подмосковный город, совсем неясно. Но, ничего не поделаешь, меня ждут и, следовательно, другие варианты не обсуждаются.
Но перед самым обедом, когда я уже посматривал на часы, прикидывая, когда лучше отправиться в это Подмосковное путешествие, раздался звонок из Переславля Залесского. Звонил Шварцвальд Александр Иосифович. На «Микроне» в ночную смену будет полив БХЖ и он договорился с начальником смены изменить регламент полива для последних нескольких метров пластинок для получения более тонкого желатинового слоя. Но для подтверждения важности и необходимости этой операции, да и просто, для ее проведения, необходимо ПРИСУТСТВОВАТЬ самим разработчикам при поливе в цеху. То есть мне. Вот это накладка! Смотрю выразительно на начальника лаборатории – может, он заменит меня в столь критической ситуации. Нет, слишком неожиданный был звонок, слишком мало времени имеется в запасе, чтобы переиграть уже составленные планы…
Но перенесемся на полгода назад до этой критической точки, в теплый май 1987 г., и посмотрим, как развивались события, приведшие к этой ситуации. А события тогда были бурные и архиважные. Уже во всю шла работа по освоению серийного производства целого комплекта современных голографических фотопластинок на «Микроне». Специалисты профильных НИИ нескольких министерств в составе специально созданной комиссии дорабатывали и передавали свои уникальные технологии синтеза и полива фотоэмульсий для внедрения их в серийного производство. Краткую историческую справку об этой уникальной работе читайте в разделе форума «ФотопластинкиПФГ-03».
Я тоже входил в эту комиссию в роли эксперта по оценке качества фотопластинок, но помимо этой важной и интересной работы вел еще несколько работ, среди которых была не менее важная и не менее интересная работа – исследование записи голограмм на БХЖ.
Тогда БХЖ считалась перспективным фотоматериалом для голографии. Никто не мог превзойти ее по дифракционной эффективности. Простота подготовки желатины - отсутствие серебра и необходимости утомительного синтеза фотоэмульсии, тоже считалось большим преимуществом. Два существенных недостатка – низкие чувствительность и влагостойкость – особо не пугали, предполагалось, что они будут преодолены.
В то счастливое время, время свободного финансирования научных разработок, обзавестись необходимым оборудованием (правда, при наличии определенной настойчивости) было несложно. Поэтому достать аргоновый лазер для записи БХЖ не представляло особого труда. Мы, к тому же, имели просто культовые лазеры «Innova 90» от фирмы “Coherent”, потому я мог вытворять с БХЖ любые эксперименты.
И довольно быстро получил на уже предсерийных (политых на «Микроне», но еще не утвержденных по регламенту) образцах БХЖ довольно приличные голограммы, разобравшись в тонкостях термодубления и температурных режимов.
Мы - лаборатория прикладного направления. Мы должны разрабатывать технологии изготовления изделий в условиях серийного производства. А что является главным инструментом для серийного производства голограмм? Вот именно – ОТРАЖАЮЩАЯ МАСТЕР ГОЛОГРАММА! Кто умеет делать отражающие мастер голограммы, тот может открывать личный счет в банке, он – кумир серийного производства.
Но с мастерами на заводской БХЖ были большие сложности. Они просто не получались! По двадцать раз, меняя условия записи и химобработки, получались одни и те же дефекты – под лазером голограмма восстанавливалась «жеванной», все поле изображения покрывали темные пятна. Это было проявление невыполнения условий Брэгга для толстых голограмм – на белом свете голограмма смотрелась нормально.
В то же время, совсем еще недавние эксперименты по получению БХЖ из фотопластинок ПЭ-2 путем их фиксирования и купания в растворе бихромата аммония такого эффекта не давали. Пусть и с локальными дефектами, вызванными именно этим купанием ДО экспонирования, голограммы под лазером давали относительно однородное изображение по всему полю. Необходимо было сопоставить эти два варианта изготовления БХЖ голограмм и определить, что влияет на качество мастеров. Влияющих параметров было предостаточно. Это и разная задубленность желатинового слоя, и концентрация бихромата, и поведение очувствленных пластинок после сушки, и разная чувствительность, и разная толщина слоев. У ПЭ-2 толщина эмульсионного слоя была около 7 мкм, у заводской БХЖ – 20 мкм.
Представив весь этот чудовищный объем экспериментов, из которых далеко не все я смог бы выполнить самостоятельно, решил начать с самого простого – поиграть с толщиной эмульсионного слоя. Сначала хотел сам состряпать желатиновую пластинку с нужной толщиной слоя, но, на мое счастье, у меня были друзья в Переславле.
По своим текущим делам и по работе комиссии я часто ездил в Переславль. И почти каждый раз заходил к руководителю отдела процессов и аппаратов Переславского филиала ГОСНИИХИМФОТОПРОЕКТа, Шварцвальду А. И. В руки Шварцвальда и сотрудников его отдела как бы сходились воедино все ниточки, идущие от всех разработчиков новых голографических эмульсий. Именно в его отделе проводилась та, чрезвычайно важная, работа по преобразованию лабораторных методик-описаний в регламенты заводских поливов.
У Шварцвальда работал новый сотрудник, молодой специалист, Юра Сазонов, год назад окончивший Московский Химико-Технологический Институт. Молодой и энергичный, он живо интересовался всеми разработками отдела. Мы быстро познакомились и нашли общий язык и по моим экспериментам.
На фото слева направо: С. Воробьев, В. Румянцев, Ю. Сазонов, А. Шварцвальд.
Именно его я и спросил, сможет ли он помочь мне полить тонкий слой БХЖ. Юра тут же согласился - провести лабораторный полив и желатины и эмульсии было для него таким же легким делом, как мне – записать голограмму. Я попросил Юру сделать желатиновый слой толщиной 6-7 мкм, по аналогии с ПЭ-2. Но слой получился гораздо тоньше – 3 мкм.
Толщина желатинового слоя стандартной ПФГ-04 (20 мкм) и экспериментальной, тонкой БХЖ (3 мкм), измеренная емкостным профилографом.
Ладно, попробуем и такой. Практически прозрачный, не совсем ровный (ручной полив), на тонком, криво обрезанном стекле, слой был проэкспонирован на 488 нм с увеличенной экспозицией.
И вот я верчу проявленную голограмму под лазером. И вижу практически ИДЕАЛЬНОЕ по однородности изображение! Даже небольшие изменения толщины слоя по полю голограммы не помешали равномерному восстановлению изображения под лазером. Яркость изображения была невысокой, но это было понятно заранее – на такой толщине большого фазового набега и ожидать было нельзя. Это был успех! Это было решение проблемы изготовления отражающих мастер голограмм на БХЖ. Стало очевидно, что при стандартной толщине желатинового слоя 20 мкм жесткая спиртовая обработка создает такие деформации желатинового слоя, в первую очередь в приповерхностных областях, которые необратимо искажают записанную интерференционную картину, не позволяя восстановить под лазером качественное, однородное изображение. При толщине слоя 7 мкм и менее эти деформации резко ослабляются и желатиновый слой не теряет своей исходной пространственной структуры.
Потом мы еще несколько раз повторили эксперимент и убедились, что оптимальным с точки зрения однородности и яркости изображения является толщина слоя 5 мкм. Одновременно я отработал методику химобработки тонкой БХЖ для точного сдвига спектра восстановленного излучения при копировании голограммы, чтобы мастер голограмму можно было писать на одной мощной длине волны аргонового лазера, 488 нм, а копировать ее на другой, еще более мощной длине волны, 514 нм. Путь к производственной технологии был открыт. Осталось провести решающий эксперимент – попытаться провести полив тонкой и качественной БХЖ на заводе «Микрон», в режиме серийного производства.
Для этого понадобилось несколько раз встретиться со Шварцвальдом, объяснить важность этого эксперимента. Александр Иосифович человек увлеченный, понимающий перспективы освоения голографии, особо уговаривать его не пришлось. Он обещал поговорить с директором завода «Микрон».
И вот настало время X! Как в интригующем романе совпали по времени, совместились и слились два взаимоисключающих, но так же исключительно важных (по крайней мере, для меня) события. Откажись от любого из них, и ты потеряешь недели, а может, и месяцы до новой встречи с ними. Судьба испытывала меня на прочность.
И еще до того, как я положил трубку телефона после разговора со Шварцвальдом, еще до того, как мой начальник, стал объяснять мне, что он занят этим вечером и не может поехать в Переславль на ночной полив, в моей голове, еще слабо ощущаемой логикой мышления, зародилось, практически подсознательно, и крепло с каждой секундой однозначное, неумолимо твердое решение - сделать это!
Бегу с работы на электричку. В руках портфель с диссертацией, в кармане казенные 30 руб., которые мне выдал начальник на случай взять такси в Загорске – рейсовых автобусов в такое позднее время наверняка уже не будет. Перебегаю с Ярославского вокзала на Казанский, еду в Шатуру. Уже темнеет, гаснут прекрасные осенние пейзажи Подмосковья. В Шатуре быстро нашел дом, где жил профессор, звонок в дверь – гостеприимные хозяева ведут в залу, разливают чай, накладывают в вазочки варенье.
- Ну, как там живется во Фрязино? Хорошо ли на работе? А у нас в институте недавно был такой забавный случай…
Слушаю с внимательной миной на лице, но внутри – пружина. Каждая секунда – как удар кувалдой по голове.
- А вот недавно я был на защите, так диссертант такое выдал…
До моей диссертации дело не доходит. Профессор просит ее оставить, чтобы полистать на досуге. Согласен на все, согласен еще сто раз съездить в Шатуру, но отпустите меня сейчас, пожалуйста! Деликатно допиваю чай, доедаю, расхваливая, варенье из вазочки, выразительно смотрю на часы, прошу откланяться. Нехотя отпускают. Как гигантская пружина вылетаю из дома, пролетаю над домами и опускаюсь на темную, пустую платформу. Вот и электричка. 100 км пути – можно ли выразить мои чувства на этой дороге? Господи, за что ты придумал это невыносимое испытание – БЕЗДЕЙСТВЕННОЕ ОЖИДАНИЕ?
Москва. Опять пробежка, уже спринтерская, через Комсомольскую площадь к Ярославскому вокзалу. Буквально просачиваюсь сквозь закрывающиеся двери отходящей электрички, возможно последней, едущей на Загорск. 1,5 часа езды, но уже спадает напряжение, нет, не до конца еще, совсем немного, но уже не звенит в ушах и мысли начинают приходить в порядок, появляется слабая еще уверенность, что дело может получиться.
Час ночи. Выхожу из безлюдной электрички в Загорске на безлюдную площадь перед вокзалом. В стороне замечаю пару машин. Бегу к ним, затаив дыхание и надежду. Частник и таксист ведут неторопливую беседу, вспоминая, кто и как нарушал правила дорожного движения.
- В Переславль? Нет! Поздно уже.
Последний аргумент. Вытаскиваю 30 руб. Большие деньги. Четверть моей зарплаты со всеми вычетами. Таксист нехотя соглашается – все же не на месте стоять. Поддразниваю его возможностью подвести пассажира из Переславля за еще большие деньги.
И вот мы едем, ЕДЕМ! Едем в Переславль! Едем несмотря ни на что, несмотря ни на поздний час, ни на спрессованные временем дела, ни на все эти нелепые совпадения и накладки.
Узкая дорога еле угадывается в темноте ночи, тонкие лучи фар то вырываются на вершины холмов и теряются в бездне неба, то утопают в глубоких оврагах, цепляясь за придорожные деревья, которые, как солдаты, охраняют лесные владения Руси Залесской.
Я постепенно расслабляюсь, плавное покачивание уводит мысли в далекое прошлое.
Сожмем губы
Нахмурим брови
Подкрутим извилины на бигуди
И сделаем решительный шаг вперед, в неизвестное, неизведанное, непознанное. Куда приведет нас этот шаг – на роскошный банкет в нашу честь или на ярко освещенный «Титаник»?
Но нельзя об этом думать, нельзя думать о том, что еще только будет, надо думать только о том, КАК сделать этот важный шаг, шаг, пересекающий прозрачно-невидимую, причинно-следственную перегородку, которая навсегда разделит наши ощущения на ДО него и ПОСЛЕ него.
И мы поднимаем голову и делаем этот шаг, не огладываясь назад, смотря только вперед, готовые к любым неожиданностям.
Наш девиз – «Да здравствует голография!»
Наш лозунг – «от простого к сложному, от мысли до материализованной идеи!»
Наше заклинание – «Начихать на трудности!» (есть чисто русская версия заклинания, но только для близких друзей в приватной беседе)
Наша песня - «…надо быть спокойным и упрямым…»
Наш припев – «можно быть беспокойным, но обязательно упрямым»
Наш прогноз – «Наши фьючерсы с расчетами на завтра будут лучше, чем на сегодня»
Наша солидарность – «БАК будет работать!»
А кто это «мы»? Да мы, это ВОСТОРЖЕННЫЕ ГОЛОГРАФИСТЫ.
…пора, пора мне спуститься с небес на землю и выяснить, что это за муха меня укусила, что заставило меня так пафосно уйти в высокие материи. Да просто опять вспомнил недавнее прошлое, прошлое, из которого до сих пор доносится гул напряженных рабочих дней, звон сосредоточенных мыслей, искры удачных решений.
…осень 1987 года. Яркое, теплое бабье лето. И красочная, всех цветов радуги, листва лесов, и тончайшая, хрупкая паутинка в усыхающей траве, и яркое голубое небо и солнце, ослепляющее солнце, от которого, кажется, нельзя укрыться.
Обычный рабочий день, обычная суета лабораторной жизни. Собрания-пятиминутки, звонки, переговоры, перекуры, эксперименты… Сотни, тысячи людей по все стране, в институтах и на заводах, в КБ и лабораториях куют науку, продвигают ее, составленную из микроскопических кусочков индивидуальных усилий, но объединенную в могучую, монолитную и многотонную силу, продвигают вперед, преодолевая все преграды.
Этот рабочий день для меня обычный только до обеда. После обеда придется ехать в далекий город Шатуру, к моему оппоненту по диссертации, известному профессору, который по доброте душевной решил принять меня у себя дома после работы, угостить собственным вареньем, поговорить о голографии. Любят профессора молодых аспирантов, видят они в них, наверное, себя в молодости, когда тоже, преодолевая соблазны юности, корпели над расчетами и экспериментами. И все бы ничего, но до Шатуры около 100 км и когда ты вернешься обратно, тоже в другой, подмосковный город, совсем неясно. Но, ничего не поделаешь, меня ждут и, следовательно, другие варианты не обсуждаются.
Но перед самым обедом, когда я уже посматривал на часы, прикидывая, когда лучше отправиться в это Подмосковное путешествие, раздался звонок из Переславля Залесского. Звонил Шварцвальд Александр Иосифович. На «Микроне» в ночную смену будет полив БХЖ и он договорился с начальником смены изменить регламент полива для последних нескольких метров пластинок для получения более тонкого желатинового слоя. Но для подтверждения важности и необходимости этой операции, да и просто, для ее проведения, необходимо ПРИСУТСТВОВАТЬ самим разработчикам при поливе в цеху. То есть мне. Вот это накладка! Смотрю выразительно на начальника лаборатории – может, он заменит меня в столь критической ситуации. Нет, слишком неожиданный был звонок, слишком мало времени имеется в запасе, чтобы переиграть уже составленные планы…
Но перенесемся на полгода назад до этой критической точки, в теплый май 1987 г., и посмотрим, как развивались события, приведшие к этой ситуации. А события тогда были бурные и архиважные. Уже во всю шла работа по освоению серийного производства целого комплекта современных голографических фотопластинок на «Микроне». Специалисты профильных НИИ нескольких министерств в составе специально созданной комиссии дорабатывали и передавали свои уникальные технологии синтеза и полива фотоэмульсий для внедрения их в серийного производство. Краткую историческую справку об этой уникальной работе читайте в разделе форума «ФотопластинкиПФГ-03».
Я тоже входил в эту комиссию в роли эксперта по оценке качества фотопластинок, но помимо этой важной и интересной работы вел еще несколько работ, среди которых была не менее важная и не менее интересная работа – исследование записи голограмм на БХЖ.
Тогда БХЖ считалась перспективным фотоматериалом для голографии. Никто не мог превзойти ее по дифракционной эффективности. Простота подготовки желатины - отсутствие серебра и необходимости утомительного синтеза фотоэмульсии, тоже считалось большим преимуществом. Два существенных недостатка – низкие чувствительность и влагостойкость – особо не пугали, предполагалось, что они будут преодолены.
В то счастливое время, время свободного финансирования научных разработок, обзавестись необходимым оборудованием (правда, при наличии определенной настойчивости) было несложно. Поэтому достать аргоновый лазер для записи БХЖ не представляло особого труда. Мы, к тому же, имели просто культовые лазеры «Innova 90» от фирмы “Coherent”, потому я мог вытворять с БХЖ любые эксперименты.
И довольно быстро получил на уже предсерийных (политых на «Микроне», но еще не утвержденных по регламенту) образцах БХЖ довольно приличные голограммы, разобравшись в тонкостях термодубления и температурных режимов.
Мы - лаборатория прикладного направления. Мы должны разрабатывать технологии изготовления изделий в условиях серийного производства. А что является главным инструментом для серийного производства голограмм? Вот именно – ОТРАЖАЮЩАЯ МАСТЕР ГОЛОГРАММА! Кто умеет делать отражающие мастер голограммы, тот может открывать личный счет в банке, он – кумир серийного производства.
Но с мастерами на заводской БХЖ были большие сложности. Они просто не получались! По двадцать раз, меняя условия записи и химобработки, получались одни и те же дефекты – под лазером голограмма восстанавливалась «жеванной», все поле изображения покрывали темные пятна. Это было проявление невыполнения условий Брэгга для толстых голограмм – на белом свете голограмма смотрелась нормально.
В то же время, совсем еще недавние эксперименты по получению БХЖ из фотопластинок ПЭ-2 путем их фиксирования и купания в растворе бихромата аммония такого эффекта не давали. Пусть и с локальными дефектами, вызванными именно этим купанием ДО экспонирования, голограммы под лазером давали относительно однородное изображение по всему полю. Необходимо было сопоставить эти два варианта изготовления БХЖ голограмм и определить, что влияет на качество мастеров. Влияющих параметров было предостаточно. Это и разная задубленность желатинового слоя, и концентрация бихромата, и поведение очувствленных пластинок после сушки, и разная чувствительность, и разная толщина слоев. У ПЭ-2 толщина эмульсионного слоя была около 7 мкм, у заводской БХЖ – 20 мкм.
Представив весь этот чудовищный объем экспериментов, из которых далеко не все я смог бы выполнить самостоятельно, решил начать с самого простого – поиграть с толщиной эмульсионного слоя. Сначала хотел сам состряпать желатиновую пластинку с нужной толщиной слоя, но, на мое счастье, у меня были друзья в Переславле.
По своим текущим делам и по работе комиссии я часто ездил в Переславль. И почти каждый раз заходил к руководителю отдела процессов и аппаратов Переславского филиала ГОСНИИХИМФОТОПРОЕКТа, Шварцвальду А. И. В руки Шварцвальда и сотрудников его отдела как бы сходились воедино все ниточки, идущие от всех разработчиков новых голографических эмульсий. Именно в его отделе проводилась та, чрезвычайно важная, работа по преобразованию лабораторных методик-описаний в регламенты заводских поливов.
У Шварцвальда работал новый сотрудник, молодой специалист, Юра Сазонов, год назад окончивший Московский Химико-Технологический Институт. Молодой и энергичный, он живо интересовался всеми разработками отдела. Мы быстро познакомились и нашли общий язык и по моим экспериментам.
- In Pereslavl.jpg (73.78 KiB) Viewed 3368 times
Именно его я и спросил, сможет ли он помочь мне полить тонкий слой БХЖ. Юра тут же согласился - провести лабораторный полив и желатины и эмульсии было для него таким же легким делом, как мне – записать голограмму. Я попросил Юру сделать желатиновый слой толщиной 6-7 мкм, по аналогии с ПЭ-2. Но слой получился гораздо тоньше – 3 мкм.
- Thickness of DCG.jpg (62.59 KiB) Viewed 3368 times
Ладно, попробуем и такой. Практически прозрачный, не совсем ровный (ручной полив), на тонком, криво обрезанном стекле, слой был проэкспонирован на 488 нм с увеличенной экспозицией.
И вот я верчу проявленную голограмму под лазером. И вижу практически ИДЕАЛЬНОЕ по однородности изображение! Даже небольшие изменения толщины слоя по полю голограммы не помешали равномерному восстановлению изображения под лазером. Яркость изображения была невысокой, но это было понятно заранее – на такой толщине большого фазового набега и ожидать было нельзя. Это был успех! Это было решение проблемы изготовления отражающих мастер голограмм на БХЖ. Стало очевидно, что при стандартной толщине желатинового слоя 20 мкм жесткая спиртовая обработка создает такие деформации желатинового слоя, в первую очередь в приповерхностных областях, которые необратимо искажают записанную интерференционную картину, не позволяя восстановить под лазером качественное, однородное изображение. При толщине слоя 7 мкм и менее эти деформации резко ослабляются и желатиновый слой не теряет своей исходной пространственной структуры.
Потом мы еще несколько раз повторили эксперимент и убедились, что оптимальным с точки зрения однородности и яркости изображения является толщина слоя 5 мкм. Одновременно я отработал методику химобработки тонкой БХЖ для точного сдвига спектра восстановленного излучения при копировании голограммы, чтобы мастер голограмму можно было писать на одной мощной длине волны аргонового лазера, 488 нм, а копировать ее на другой, еще более мощной длине волны, 514 нм. Путь к производственной технологии был открыт. Осталось провести решающий эксперимент – попытаться провести полив тонкой и качественной БХЖ на заводе «Микрон», в режиме серийного производства.
Для этого понадобилось несколько раз встретиться со Шварцвальдом, объяснить важность этого эксперимента. Александр Иосифович человек увлеченный, понимающий перспективы освоения голографии, особо уговаривать его не пришлось. Он обещал поговорить с директором завода «Микрон».
И вот настало время X! Как в интригующем романе совпали по времени, совместились и слились два взаимоисключающих, но так же исключительно важных (по крайней мере, для меня) события. Откажись от любого из них, и ты потеряешь недели, а может, и месяцы до новой встречи с ними. Судьба испытывала меня на прочность.
И еще до того, как я положил трубку телефона после разговора со Шварцвальдом, еще до того, как мой начальник, стал объяснять мне, что он занят этим вечером и не может поехать в Переславль на ночной полив, в моей голове, еще слабо ощущаемой логикой мышления, зародилось, практически подсознательно, и крепло с каждой секундой однозначное, неумолимо твердое решение - сделать это!
Бегу с работы на электричку. В руках портфель с диссертацией, в кармане казенные 30 руб., которые мне выдал начальник на случай взять такси в Загорске – рейсовых автобусов в такое позднее время наверняка уже не будет. Перебегаю с Ярославского вокзала на Казанский, еду в Шатуру. Уже темнеет, гаснут прекрасные осенние пейзажи Подмосковья. В Шатуре быстро нашел дом, где жил профессор, звонок в дверь – гостеприимные хозяева ведут в залу, разливают чай, накладывают в вазочки варенье.
- Ну, как там живется во Фрязино? Хорошо ли на работе? А у нас в институте недавно был такой забавный случай…
Слушаю с внимательной миной на лице, но внутри – пружина. Каждая секунда – как удар кувалдой по голове.
- А вот недавно я был на защите, так диссертант такое выдал…
До моей диссертации дело не доходит. Профессор просит ее оставить, чтобы полистать на досуге. Согласен на все, согласен еще сто раз съездить в Шатуру, но отпустите меня сейчас, пожалуйста! Деликатно допиваю чай, доедаю, расхваливая, варенье из вазочки, выразительно смотрю на часы, прошу откланяться. Нехотя отпускают. Как гигантская пружина вылетаю из дома, пролетаю над домами и опускаюсь на темную, пустую платформу. Вот и электричка. 100 км пути – можно ли выразить мои чувства на этой дороге? Господи, за что ты придумал это невыносимое испытание – БЕЗДЕЙСТВЕННОЕ ОЖИДАНИЕ?
Москва. Опять пробежка, уже спринтерская, через Комсомольскую площадь к Ярославскому вокзалу. Буквально просачиваюсь сквозь закрывающиеся двери отходящей электрички, возможно последней, едущей на Загорск. 1,5 часа езды, но уже спадает напряжение, нет, не до конца еще, совсем немного, но уже не звенит в ушах и мысли начинают приходить в порядок, появляется слабая еще уверенность, что дело может получиться.
Час ночи. Выхожу из безлюдной электрички в Загорске на безлюдную площадь перед вокзалом. В стороне замечаю пару машин. Бегу к ним, затаив дыхание и надежду. Частник и таксист ведут неторопливую беседу, вспоминая, кто и как нарушал правила дорожного движения.
- В Переславль? Нет! Поздно уже.
Последний аргумент. Вытаскиваю 30 руб. Большие деньги. Четверть моей зарплаты со всеми вычетами. Таксист нехотя соглашается – все же не на месте стоять. Поддразниваю его возможностью подвести пассажира из Переславля за еще большие деньги.
И вот мы едем, ЕДЕМ! Едем в Переславль! Едем несмотря ни на что, несмотря ни на поздний час, ни на спрессованные временем дела, ни на все эти нелепые совпадения и накладки.
Узкая дорога еле угадывается в темноте ночи, тонкие лучи фар то вырываются на вершины холмов и теряются в бездне неба, то утопают в глубоких оврагах, цепляясь за придорожные деревья, которые, как солдаты, охраняют лесные владения Руси Залесской.
Я постепенно расслабляюсь, плавное покачивание уводит мысли в далекое прошлое.
-
holos
Проявка ПФГ-04
… Маленький дом маленького провинциального городка. Двор, сплошь поросший травой, изрезанной редкими тропинками к ДРОВЕНИКАМ и к огороду. В углу, под большим, раскидистым тополем на узкой скамейке сидит мальчик. В руках у него книга «Королевство кривых зеркал», которую он перечитывает ужу не в первый раз, перечитывает внимательно и увлеченно. И тает шелест тополиной листвы в ватных облаках и яркое полуденное солнце меркнет, как при затмении, и травяной двор с дровениками растворяется в заколдованной мгле волшебных зеркальных мастерских, заполненных парами ртути, через которые изображения в окружающих зеркалах становятся живыми, строя гримасы и подмигивая ему. Мальчик окончил два класса и уже перечитал много книг, но эта почему-то привлекает его больше всего. Так же, как и занятия фотографией соседа Бори, маленького ростом и горбатого, но отзывчивого и доброго. Как в сказочные зеркальные мастерские мальчик заходит иногда к Боре в соседний подъезд, в узкий темный коридор без лампочек, которые никогда не вкручивают из-за экономии, слабо освещенный КЕРОГАЗАМИ с булькающими кастрюлями, стоящими на длинном столе. И над этими керогазами, над УХВАТАМИ, стоящими по углам, на растянутых веревках почти каждый день висели ФОТОПЛЕНКИ, черные, скрученные, как змеи, шевелящиеся от сквозняка. Боря вешал эти пленки, накрутив вдоволь фотобачок, и снимал их, когда они высыхали. Походил он при этом тоже на какого-то волшебника из сказки, сотворяющего маленькое чудо. Иногда он выходил с пленкой на крыльцо и можно было видеть, что на пленке много маленьких картинок со странными изображениями. Что дальше Боря делал с пленкой, мальчик не знал, но видел, что в итоге получалась ФОТОГРАФИЯ – маленький лист бумаги, на котором было видно изображение, снятое фотоаппаратом.
Через пару лет мать мальчика, уже в другом, большом индустриальном городе, купила фотоаппарат «Зоркий-С» и портативный фотоувеличитель УП-2. И в пятом классе мальчик уже сам стал фотографировать и печатать фотографии. Все было в новинку, ничего толком не получалось. Хорошие фотографии были крайне редкими, просто случайными. Что происходило и в фотоаппарате и при проявлении – было совершенно непонятно. Но страшно интересно. Фотография тогда входила в моду. Появлялись разнообразные фотоаппараты и принадлежности, в каждом районе города работали фотоателье. Книжек по фотографии практически не было, все приходилось познавать через горький опыт неудач. Единственным человеком, с которым можно было поговорить о фотографии, был пенсионер Анатолий Дмитриевич, живший в соседнем доме и подрабатывающий фотосъемкой в школах. Он снимал классы в день первого и последнего звонка. Снимал и наш класс. Был он добрым и отзывчивым, ничего не скрывал, наоборот, часто приглашал меня поснимать что-нибудь вместе. И мы ходили по улицам нашего города и снимали все подряд. Но вот незадача – после проявления и печати, его снимки всегда были хорошо проработаны, заполнены мягкими полутонами. Мои же были жесткими, контрастными, с малым количеством деталей. Я доходил до отчаяния. И снимал, снимал, снимал.
Потом появилась удивительная книга «25 уроков фотографии» Микулина. Но она, все же, была предназначена для более взрослых фотографов. Многого я не понял, хотя некоторые вещи уже отложились в моей голове. В первую очередь - обязательный контроль температуры растворов для фотопленки. Так у меня появился первый серьезный прибор – водный термометр.
Разобрался я, в конце концов, почему фотографии Анатоля Дмитриевича были такими проработанными - у него был фотоаппарат «ФЭД» с мягкорисующим объективом. Мой «Зоркий-С» имел нормальный объектив, что в купе с проявлением фотопленки в теплом, с температурой помещения, проявителе всегда давал предельно контрастные негативы.
А потом начался, нет, не штурм фотографии, а жизнь в ней. Съемка, чтение литературы, опять съемка, первая зеркалка «Зенит-В» с «Индустаром-50», первый фотоклуб «Мещера», уже в Рязани, руководимый талантливейшим фотографом и просто замечательным человеком, Агеевым Виктором Ивановичем, который навсегда сделал меня культурным человеком, местные и областные выставки, общения с фотолюбителями и съемки, съемки, съемки.
Возвращаясь иногда, в памяти, в прошлое, я спрашиваю себя – оправданы ли эти огромные многолетние усилия, не было ли какого-нибудь иного пути, полегче? И отвечаю - для меня – нет. И сколько бы сил я не потратил на фотографию, я освоил ее, в конце концов, до чрезвычайно глубокого уровня. И фотографическая широта фотопленок стала для меня осязаемо понятна, и ретушь отпечатков, так ненавидимая многими фотолюбителями, была для меня даже приятным делом, и художественные законы фотографии были уже не в диковинку. За плечами была работа в нескольких известных фотоклубах, в которых цементировались знания, полученные мною из собственного опыта.
И, когда я переступил порог голографической лаборатории, я сразу понял, что обладаю почти бесценным богатством накопленного опыта по фотографии. Этот опыт помог мне быстро преодолеть крутой, неприступный для многих, рубеж под названием «Голографическая фотохимия».
…Последний глубокий овраг и мы въезжаем в Переславль. Пол-третьего ночи (или уже утра?). Расплачиваюсь с таксистом, вижу подходящую тень слегка подвыпившего гражданина. Пользуюсь ситуацией, исчезаю в зале автовокзала. Никого. Пустые скамейки и ТЕЛЕФОН на стене. Обычный телефон, работающий от 2-х копеек. Опускаю 2 копейки, набираю домашний номер Шварцвальда. Секунды растягиваются в часы (похолодел – а если он на даче?). Нет! В этом пустом ночном автовокзале, в этом старом, обшарпанном телефоне, за 2 копейки, я слышу пусть сонный, но такой знакомый голос Александра Иосифовича: «Слушаю».
Разрушилась бездна, схлопнулись и навсегда исчезли черные дыры, тысячи, миллионы цепких колючек усохли и осыпались на землю. Время сбросило свой балласт и соединило меня, сидящего в лаборатории в тяжком раздумьи с этим тихим и спокойным голосом, как бы говоря, «Все в порядке, ты успел».
- Сергей, это ты? Ты где? - вопрос Шварцвальда вывел меня из оцепенения.
- Да я уже в Переславле, на автовокзале.
- Хорошо, жди. Я сейчас подъеду.
И я ждал, ждал с наслаждением, впитывая каждую секунду ожидания. Потому, что я уже был в нужном месте. И в нужном времени.
Мы сразу поехали в филиал ГОСНИИ – там, в термостате стояла свежеприготовленная желатина. Прошли мимо спящей крепким сном вахтерши. Зашли в лабораторию. Девушка-оператор, которая должна была следить за температурой термостата, тоже крепко спала. Шварцвальд прикидываясь сердитым, разбудил ее (никогда я не видел его сердитым или раздраженным, никогда я не слышал от него громкого или грубого слова. И я – завидую таким людям). Пора идти в цех – там уже заканчивали полив ВРП и нужно было готовить линию к переключению на полив БХЖ. Вытаскиваем из термостата ОБЫЧНОЕ ведро, полное темной, вязкой массы. Отправляем девушку-оператора домой досыпать прерванный сон, сами идем в цех. Я несу ведро.
Прошло 22 года, но я помню эти мгновения до мельчайших деталей и буду помнить, наверное, до конца своих дней. Уже прорезается, в гулкой тишине, слабый рассвет над горизонтом Земли, отнимая темноту у бескрайнего неба, гася яркие звезды. И кажется мне, что несу я не ведро с желатиной, а какой-то драгоценный сосуд с эликсиром. Но не молодости, а эликсиром взаимосвязи человеческих отношений. Сколько людей было связано вот с этим обычным ведром, сколько мыслей крутилось вокруг него, сколько научных и технических достижений вобрала в себя эта темная, вязкая масса. Казалось, споткнись я сейчас, и все развалится, рассыплется, разорвутся связи, угаснет прогресс.
Нет, не споткнулся, благополучно дошел до цеха. Время – 4 часа утра. Передаем ведро операторам цеха, сами переодеваемся. Переодевание в «Микроне», вещь, надо сказать, весьма специфичная. Имеется три стадии переодевания. Первая стадия – для помещений общего назначения. Это тапочки и обычные халаты с шапочками. Вторая стадия – для помещений подготовки полива, включая синтез эмульсии, мойку стекла и др. Там уже надевают герметичные комбинезоны и плотные шапочки. И последняя, третья стадия – в зоне полива. Ты раздеваешься до нижнего белья и надеваешь специальный, обеспыленный белый комбинезон, совмещенный с плотным капюшоном и бахилами. Капюшон оставляет открытым только лицо. Никакой косметики и пудры. Никакой бороды или усов. В зону полива входишь через специальный тамбур с мощным воздушным потоком снизу вверх и липким полом. После 2-х минут топтания вся пыль остается на полу и выдувается вентилятором.
И вот мы в святая святых завода – в зоне полива, перед японской поливной линией. В зале горит слабый красный свет. Значит, полив ВРП закончен (он проводится практически в полной темноте), и идет подготовка в поливу БХЖ (у нее предельно низкая чувствительность, поэтому можно оставить слабый красный свет). Начальник смены отдает команды, где-то за стенкой нашу желатину переливают в специальный резервуар и нагревают до требуемой температуры. Затем, по шлангам она поступает в зону полива, к металлическому экструдеру с узкой выходной щелью.
И вот раздались металлические звуки – началось движение на линии. Появились первые стекла, Начался ПОЛИВ. На первых стеклах идет отработка режима полива, после чего остается следить только за поступлением желатины и ходом стекол. Мы с Александром Иосифовичем демонстрируем активность – двигаем тележки, заполненные политыми пластинками, откатываем их в огромные термокамеры для длительной климатической доводки пластинок, интересуемся ходом полива. Я с нетерпением жду момента, когда нужно будет сократить подачу желатины для уменьшения толщины поливаемого слоя. И вот этот ответственный момент настал. (А где фанфары? – А где фуршетные подносы с матрицами бокалов? – А где корреспонденты различных СМИ? Но, нет, так же гудят мощные вентиляторы сверхчистых воздушных фильтров, так же шелестит линия с движущимися пластинками, и несколько девушек в таких же плотных, белых комбинезонах склонились над рабочими столами в углу зала и ломают нарезанные стеклорезом-автоматом пластинки и укладывают их в тубусы пальцами, обмотанными изолентой, заодно проверяя качество фотопластинок (визитаж). Все автоматизировали умные японцы, но ломать пластинки и укладывать их в тубусы не может даже современная автоматика).
При всей торжественности и значимости этого момента, он вылился просто в подкрутку одного из регулирующих кранов. Мы в самом начале полива прикинули требуемый расход и, как оказалось впоследствии, не ошиблись.
Еще десять минут работы и сигнал оповещает, что пластинки на линии закончились. Закатываем последние тележки в термокамеры, раздаем шоколадки девушкам из смены (Меня этому надоумил Александр Иосифович, но вот где я купил шоколадки – убей, уже не вспомню. Но, главное – купил). Чем мы снискали еще большее уважение у ночной смены.
Выходим из цеха. 6 утра. Тихое, светлое утро бабьего лета. И кажется мне, что все, что произошло этой ночью, был сон, чудесный сон, навеянный мечтами. Расстаемся с Александром Иосифовичем. Еще раз благодарю его за эту трудную работу. Ведь другой на его месте нашел бы двадцать причин отказаться от этого полива, остаться дома, хорошо поспать и выйти бодрым на работу. Но он не остался. Он помог мне, и не только мене, он всю ночь работал, и это была нелегкая работа.
Шварцвальд поехал домой, отсыпаться, я двинул на вокзал. С трудом помню, как выпил стакан чаю в привокзальном буфете. Окончательно проснулся и пришел в себя в Москве, когда меня встряхивал слегка испуганный шофер автобуса.
Через неделю 5 коробок с тонкой желатиной поступили для исследований ко мне и к Шварцвальду. Расчет оказался точный – толщина желатинового слоя оказалась ровно5 мкм. На этих пластинках я записал свои лучшие отражающие мастер голограммы, освоил технику записи объектов, подготовил технологию серийного копирования без промежуточного отражающего мастера для кулонов и брелков, записал десяток коммерческих сюжетов.
Наша лаборатория была готова к серийному производству голограмм на БХЖ.
Через пару лет мать мальчика, уже в другом, большом индустриальном городе, купила фотоаппарат «Зоркий-С» и портативный фотоувеличитель УП-2. И в пятом классе мальчик уже сам стал фотографировать и печатать фотографии. Все было в новинку, ничего толком не получалось. Хорошие фотографии были крайне редкими, просто случайными. Что происходило и в фотоаппарате и при проявлении – было совершенно непонятно. Но страшно интересно. Фотография тогда входила в моду. Появлялись разнообразные фотоаппараты и принадлежности, в каждом районе города работали фотоателье. Книжек по фотографии практически не было, все приходилось познавать через горький опыт неудач. Единственным человеком, с которым можно было поговорить о фотографии, был пенсионер Анатолий Дмитриевич, живший в соседнем доме и подрабатывающий фотосъемкой в школах. Он снимал классы в день первого и последнего звонка. Снимал и наш класс. Был он добрым и отзывчивым, ничего не скрывал, наоборот, часто приглашал меня поснимать что-нибудь вместе. И мы ходили по улицам нашего города и снимали все подряд. Но вот незадача – после проявления и печати, его снимки всегда были хорошо проработаны, заполнены мягкими полутонами. Мои же были жесткими, контрастными, с малым количеством деталей. Я доходил до отчаяния. И снимал, снимал, снимал.
- Old photo.jpg (51.2 KiB) Viewed 3368 times
Разобрался я, в конце концов, почему фотографии Анатоля Дмитриевича были такими проработанными - у него был фотоаппарат «ФЭД» с мягкорисующим объективом. Мой «Зоркий-С» имел нормальный объектив, что в купе с проявлением фотопленки в теплом, с температурой помещения, проявителе всегда давал предельно контрастные негативы.
А потом начался, нет, не штурм фотографии, а жизнь в ней. Съемка, чтение литературы, опять съемка, первая зеркалка «Зенит-В» с «Индустаром-50», первый фотоклуб «Мещера», уже в Рязани, руководимый талантливейшим фотографом и просто замечательным человеком, Агеевым Виктором Ивановичем, который навсегда сделал меня культурным человеком, местные и областные выставки, общения с фотолюбителями и съемки, съемки, съемки.
Возвращаясь иногда, в памяти, в прошлое, я спрашиваю себя – оправданы ли эти огромные многолетние усилия, не было ли какого-нибудь иного пути, полегче? И отвечаю - для меня – нет. И сколько бы сил я не потратил на фотографию, я освоил ее, в конце концов, до чрезвычайно глубокого уровня. И фотографическая широта фотопленок стала для меня осязаемо понятна, и ретушь отпечатков, так ненавидимая многими фотолюбителями, была для меня даже приятным делом, и художественные законы фотографии были уже не в диковинку. За плечами была работа в нескольких известных фотоклубах, в которых цементировались знания, полученные мною из собственного опыта.
- Silver dawn.jpg (130.91 KiB) Viewed 3368 times
- Race of the formula ZERO.jpg (127.44 KiB) Viewed 3368 times
…Последний глубокий овраг и мы въезжаем в Переславль. Пол-третьего ночи (или уже утра?). Расплачиваюсь с таксистом, вижу подходящую тень слегка подвыпившего гражданина. Пользуюсь ситуацией, исчезаю в зале автовокзала. Никого. Пустые скамейки и ТЕЛЕФОН на стене. Обычный телефон, работающий от 2-х копеек. Опускаю 2 копейки, набираю домашний номер Шварцвальда. Секунды растягиваются в часы (похолодел – а если он на даче?). Нет! В этом пустом ночном автовокзале, в этом старом, обшарпанном телефоне, за 2 копейки, я слышу пусть сонный, но такой знакомый голос Александра Иосифовича: «Слушаю».
Разрушилась бездна, схлопнулись и навсегда исчезли черные дыры, тысячи, миллионы цепких колючек усохли и осыпались на землю. Время сбросило свой балласт и соединило меня, сидящего в лаборатории в тяжком раздумьи с этим тихим и спокойным голосом, как бы говоря, «Все в порядке, ты успел».
- Сергей, это ты? Ты где? - вопрос Шварцвальда вывел меня из оцепенения.
- Да я уже в Переславле, на автовокзале.
- Хорошо, жди. Я сейчас подъеду.
И я ждал, ждал с наслаждением, впитывая каждую секунду ожидания. Потому, что я уже был в нужном месте. И в нужном времени.
Мы сразу поехали в филиал ГОСНИИ – там, в термостате стояла свежеприготовленная желатина. Прошли мимо спящей крепким сном вахтерши. Зашли в лабораторию. Девушка-оператор, которая должна была следить за температурой термостата, тоже крепко спала. Шварцвальд прикидываясь сердитым, разбудил ее (никогда я не видел его сердитым или раздраженным, никогда я не слышал от него громкого или грубого слова. И я – завидую таким людям). Пора идти в цех – там уже заканчивали полив ВРП и нужно было готовить линию к переключению на полив БХЖ. Вытаскиваем из термостата ОБЫЧНОЕ ведро, полное темной, вязкой массы. Отправляем девушку-оператора домой досыпать прерванный сон, сами идем в цех. Я несу ведро.
Прошло 22 года, но я помню эти мгновения до мельчайших деталей и буду помнить, наверное, до конца своих дней. Уже прорезается, в гулкой тишине, слабый рассвет над горизонтом Земли, отнимая темноту у бескрайнего неба, гася яркие звезды. И кажется мне, что несу я не ведро с желатиной, а какой-то драгоценный сосуд с эликсиром. Но не молодости, а эликсиром взаимосвязи человеческих отношений. Сколько людей было связано вот с этим обычным ведром, сколько мыслей крутилось вокруг него, сколько научных и технических достижений вобрала в себя эта темная, вязкая масса. Казалось, споткнись я сейчас, и все развалится, рассыплется, разорвутся связи, угаснет прогресс.
Нет, не споткнулся, благополучно дошел до цеха. Время – 4 часа утра. Передаем ведро операторам цеха, сами переодеваемся. Переодевание в «Микроне», вещь, надо сказать, весьма специфичная. Имеется три стадии переодевания. Первая стадия – для помещений общего назначения. Это тапочки и обычные халаты с шапочками. Вторая стадия – для помещений подготовки полива, включая синтез эмульсии, мойку стекла и др. Там уже надевают герметичные комбинезоны и плотные шапочки. И последняя, третья стадия – в зоне полива. Ты раздеваешься до нижнего белья и надеваешь специальный, обеспыленный белый комбинезон, совмещенный с плотным капюшоном и бахилами. Капюшон оставляет открытым только лицо. Никакой косметики и пудры. Никакой бороды или усов. В зону полива входишь через специальный тамбур с мощным воздушным потоком снизу вверх и липким полом. После 2-х минут топтания вся пыль остается на полу и выдувается вентилятором.
И вот мы в святая святых завода – в зоне полива, перед японской поливной линией. В зале горит слабый красный свет. Значит, полив ВРП закончен (он проводится практически в полной темноте), и идет подготовка в поливу БХЖ (у нее предельно низкая чувствительность, поэтому можно оставить слабый красный свет). Начальник смены отдает команды, где-то за стенкой нашу желатину переливают в специальный резервуар и нагревают до требуемой температуры. Затем, по шлангам она поступает в зону полива, к металлическому экструдеру с узкой выходной щелью.
И вот раздались металлические звуки – началось движение на линии. Появились первые стекла, Начался ПОЛИВ. На первых стеклах идет отработка режима полива, после чего остается следить только за поступлением желатины и ходом стекол. Мы с Александром Иосифовичем демонстрируем активность – двигаем тележки, заполненные политыми пластинками, откатываем их в огромные термокамеры для длительной климатической доводки пластинок, интересуемся ходом полива. Я с нетерпением жду момента, когда нужно будет сократить подачу желатины для уменьшения толщины поливаемого слоя. И вот этот ответственный момент настал. (А где фанфары? – А где фуршетные подносы с матрицами бокалов? – А где корреспонденты различных СМИ? Но, нет, так же гудят мощные вентиляторы сверхчистых воздушных фильтров, так же шелестит линия с движущимися пластинками, и несколько девушек в таких же плотных, белых комбинезонах склонились над рабочими столами в углу зала и ломают нарезанные стеклорезом-автоматом пластинки и укладывают их в тубусы пальцами, обмотанными изолентой, заодно проверяя качество фотопластинок (визитаж). Все автоматизировали умные японцы, но ломать пластинки и укладывать их в тубусы не может даже современная автоматика).
При всей торжественности и значимости этого момента, он вылился просто в подкрутку одного из регулирующих кранов. Мы в самом начале полива прикинули требуемый расход и, как оказалось впоследствии, не ошиблись.
Еще десять минут работы и сигнал оповещает, что пластинки на линии закончились. Закатываем последние тележки в термокамеры, раздаем шоколадки девушкам из смены (Меня этому надоумил Александр Иосифович, но вот где я купил шоколадки – убей, уже не вспомню. Но, главное – купил). Чем мы снискали еще большее уважение у ночной смены.
Выходим из цеха. 6 утра. Тихое, светлое утро бабьего лета. И кажется мне, что все, что произошло этой ночью, был сон, чудесный сон, навеянный мечтами. Расстаемся с Александром Иосифовичем. Еще раз благодарю его за эту трудную работу. Ведь другой на его месте нашел бы двадцать причин отказаться от этого полива, остаться дома, хорошо поспать и выйти бодрым на работу. Но он не остался. Он помог мне, и не только мене, он всю ночь работал, и это была нелегкая работа.
Шварцвальд поехал домой, отсыпаться, я двинул на вокзал. С трудом помню, как выпил стакан чаю в привокзальном буфете. Окончательно проснулся и пришел в себя в Москве, когда меня встряхивал слегка испуганный шофер автобуса.
Через неделю 5 коробок с тонкой желатиной поступили для исследований ко мне и к Шварцвальду. Расчет оказался точный – толщина желатинового слоя оказалась ровно5 мкм. На этих пластинках я записал свои лучшие отражающие мастер голограммы, освоил технику записи объектов, подготовил технологию серийного копирования без промежуточного отражающего мастера для кулонов и брелков, записал десяток коммерческих сюжетов.
Наша лаборатория была готова к серийному производству голограмм на БХЖ.
- DCG holograms.jpg (141.6 KiB) Viewed 3368 times